Дуэйн Джонсон: «Я на­половину черный, наполовину самоанец»

Просматривая новости кино, нашел, на мой взгляд, интересное интервью Дуэйна Джонсона. Хотя вопросы в основном посвящены новому фильму «Разлом Сан-Андреас» , в котором он снялся в главных ролях, здесь также промелькнули вопросы о его известной татуировке, а также о том, что говорил его отец о реслинге... Приятного чтения!

***

— Вам не привыкать к масштабным боевикам, вы сталкивались, кажется, почти со всеми возможными катастрофами в кино. Стоит ли ожидать от «Разлома Сан-Андреас» повышенной концентрации экшена?

— Конечно, потому что землетрясение обычно влечет за собой обвалы, сходы лавин в горах и цунами. Как известно, разлом Сан-Андреас — это реально существующий разлом между Тихоокеанской и Северо-Американской плитами, проходящий вдоль побережья Калифорнии. С ним связано несколько сильнейших в истории землетрясений. Так что в наших экшен-сценах не было ничего фантастичного: ученые из университета Южной Калифорнии, выступившие консультантами фильма, убедили нас в том, что показанная в нашей картине катастрофа и ее последствия могут случиться на самом деле, к сожалению и ужасу.

— Пришлось ли освоить какие-нибудь новые практические навыки?

— Я провел много времени с пилотами спасательных вертолетов и старался не просто научиться управлять этой машиной, но и понять технические аспекты ее работы и управления, а также изучить психологию пилотов, которые одержимы своей работой. Я узнал много нового от ведущих сейсмологов Центра землетрясений Южной Калифорнии. Думаю, все это помогло мне полностью раскрыть характер моего персонажа. Даже думать боюсь о возможных сценариях будущего человечества.

— А в вашей жизни случалось что-то подобное?

— Я пережил одно из лос-анджелесских землетрясений. Это очень страшно, несмотря на то, что оно было несильное. В моей жизни больше случалось личных потрясений. Подростком меня арестовывали чуть ли не каждый день, потому что я шел наперекор закону.

— Родителям не удавалось держать вас в узде?

— Дело в том, что, с тех пор как я родился, мой отец-рестлер постоянно был в дороге. Как и все его коллеги, он кочевал по 300 дней в году. Когда он вышел на пенсию и вернулся домой, я стал 15-летним здоровяком под два метра и главным мужчиной в доме. А ему самому хотелось быть хозяином. Начались конфликты не только у меня с ним, но и у него с матерью. Мне еще повезло, что он никогда не принимал кокаин и не бил мою мать, но он был алкоголиком. Я — единственный в нашей семье, кто окончил школу, — ушел из дома в 18 лет и начал зарабатывать игрой в футбол. С пятью ребятами мы снимали маленькую квартиру, спали на грязных матрасах, но я ежемесячно посылал деньги родителям. Получив травму, я вернулся в родной дом, лег на диван и стал думать о том, что мне 24 года, а у меня ничего нет за душой. В общем, я решил заняться рестлингом. Отец отговаривал меня: «Я прошел через это, и по­смотри, где я теперь! Неужели это то, чего ты хочешь в жизни?»

— Вы не послушались отца и стали-таки звездой рестлинга, а чуть позже — звездой Голливуда. Что было сложнее для вас?

— Самоутвердиться в Голливуде. Когда я попал в кинобизнес в 2000 году, здесь уже обосновались Уиллис, Сталлоне и Шварценеггер — огромные экшен-­звезды на пике своей карьеры. Надо отдать им должное, они тепло меня встретили и помогли мне на первых порах, за что я им премного благо­дарен. Но я не собирался им подражать — я хотел делать то, что мне интересно, и попробовать себя в разных жанрах. У меня не было актерского образо­вания и опыта — моим привычным местом работы был ринг, вокруг которого собирались по 50 тысяч зрителей, так что я не боялся провала. Быть лучшим не старался, хотя я вполне доволен своей кинокарье­рой. (Смеется.)

— Вам когда-нибудь хотелось стать одним из «Неудержимых»?

— Дело в том, что «Неудержимые» боятся меня. (Смеется.)

— Но ведь с Джейсоном Стэйтемом вы вместе снимались в «Форсаже».

— Да, и он был там прекрасен. Я просто имею в ви­ду, что эти ребята на пьедестале, а я его обхожу как обычный пешеход. (Смеется.)

— Вы часто работаете с режиссером «Разлома Сан-Андреас» Брэдом Пейтоном. У вас одна точка зрения на боевики или вы просто хорошие друзья?

— Брэд — настоящий мастер экшен­сцен. Он поклонник и последователь Стивена Спилберга и знает, как удержать внимание зрителей. Он также большой специалист по съемкам в 3D. Я уверен, что у него впереди большое будущее.

— Убеждена, что вы продолжаете учиться и набираться опыта во время работы над каждым из своих новых фильмов. Что главное вы вынесли для себя со съемок «Разлома Сан-Андреас»?

— Мой персонаж теряет одну из своих дочерей. Он спас много людей, а вот дочь упустил и не мо­жет себе этого простить. Играя эту роль, я думал о своем разводе, о сложностях семейных отношений, а также о том, что оказался для своей дочери неваж­ным отцом, раз не смог создать полноценную семью, в которой бы она росла. А ведь мне так хотелось, что­бы ребенок мной гордился! Умом я понимал, что мы все совершаем ошибки и что зацикливание на них смерти подобно. Но это не помогло мне избежать де­прессии. Этот фильм оказался для меня в некотором роде терапевтическим — я повторял себе много раз, что надо учиться на ошибках и жить дальше.

— Не секрет, что вы совершенствуете свое тело изо дня в день. Не устали ли вы от правильного образа жизни? Были ли у вас срывы?

— Нет, никогда. Однако мне приходится менять дие­ту, если это требуется для той или иной роли. Так, готовясь к съемкам «Геракла», я соблюдал очень строгий режим питания, и мои ежедневные тренировки были усложненными. Это в совокупности с тяжелейшими нагрузками на съемках пару раз при­вело меня к потере сознания. Для роли в «Разломе Сан­Андреас» мне не нужно было так надрываться. Сейчас я, как и обычно, встаю в 5.30 и тренируюсь целый час или даже больше: я делаю это с религиоз­ной одержимостью.

— А как вы при всех диетах относитесь к фаст-фуду?

— О, я из тех, кто любит пиццу. Здесь, в штате Фло­рида, куча хороших семейных пиццерий, многие из которых я считаю лучшими. Сейчас я вместе с Кеви­ном Хартом снимаюсь в фильме «Центральная раз­ведка», в котором играю роль сотрудника ЦРУ, так что могу себе позволить зайти перекусить, если мне приспичит. (Смеется.)

— Вскоре после рождения дочери вы сделали на плече традиционную самоанскую татуировку. Похоже, что отцовство напомнило вам о ваших собственных корнях?

— Это правда. Моя дочь вдохновила меня на это. Я всегда очень гордился своим происхождением — я на­ половину черный, наполовину самоанец. (Самоанцы — коренное население островов Самоа в Тихом океане — принадлежат к западным полинезийцам. Как и многие самоанцы, Скала жил в Новой Зеландии и на Гавайских островах. — THR). Но только после того как стал от­цом, я мысленно объединил две свои половины в еди­ное целое. Все тело моего самоанского дедушки бы­ло расписано традиционными татуировками. Я тоже захотел рассказать историю своей жизни с помощью языка рисунка. Но не только рассказать. Оказывается, подобная татуировка влияет на существование чело­века, и теперь я живу в соответствии с узорами на моем плече. Их сделал большой мастер своего дела, соблюдая обряд, при котором меня окружали поющие и танцующие люди. Он также расспрашивал меня о моей жизни и долго думал перед тем, как нанести тот или иной завиток. Вся процедура продолжалась 60 часов: три сессии по двадцать. Один голливудский босс, испугавшись, что я могу сделать лицевую татуи­ровку, кричал в телефонную трубку: «Что ты делаешь? Ты испортишь свою карьеру!» Но он зря боялся — я никому не дам трогать свое лицо.